Размещая биографию Ивана Леонтьевича Антонова мы решили не описывать его боевой путь стандартно: "родился, учился, служил" а разместить вместо этого очерк Николая Соколова из книги "Вызываем огонь на себя".
Весна двадцать первого года выдалась ранней и бурной. Осевшие от сизых утренних туманов сугробы испускали серебряные ручейки, убегавшие в низинки. Тут и там слышались басовитые голоса грачей, которые доносились из хвойного леса, окружавшего тверскую деревеньку Ганево. Природа нарождалась после долгого зимнего сна...
Но Леонтию Антоновичу Антонову было не до любования ее красотами. То и дело поглядывал на супругу свою в раздумьях: «Разрешится вскорости. А кому роды принимать? До уездного Торопца верст двадцать пять, по такой распутице на повозке тюхать и тюхать».
— Аксинья, — позвал жену. — Тоню нашу бабка повитуха семь лет назад принимала, и все благополучно. Дойду я до нее.
— Не ходи. Я ее уже попросила. Говорит, должна разрешиться после тридцатого марта.
— А нынче и есть тридцатое.
В этот момент дверь в избу распахнулась, вошел тесть, Ефим Матвеевич:
— Проходил мимо, дай, думаю, загляну. Ну, кого ждете-то?
— Кого Бог пошлет, — отозвалась его дочь.
— Так-то оно так, — согласился муж. — Только мне сподручнее, чтоб сын народился, глядишь, по плотницки помогал бы. Да и дочурка уже есть...
— Как в тесноте выкручиваться будете? Что ни говори — три семьи в одном доме. Хорошо еще, не скандалите.
— Боже упаси! — простонала Аксинья, поднимаясь с кровати... Через два дня, второго апреля, в семье секретаря сельсовета Антонова появился наследник. Ваней назвали.
Рос он мальчиком смирным и послушным, жадно впитывал рассказы взрослых.
— Я ведь, Ванюш, в четырнадцатом году с германцем воевал, начинал вечерком отец. — Били его почем зря. Но однажды он на окружил. Захватил в плен. В неволе худо, тоска по дому изъела dc. душу. И вот поздно вечером с одним товарищем надумали бежать. В лесу около границы наткнулись на стадо кабанов. Быстро — на дерево. А они, подлюки, целую ночь внизу прокружились, все рыли корни. Только на рассвете унялись, ушли. Вот так от двойной напасти спаслись...
Дед тоже не раз удивлял мальчика. Однажды деревенский мужик чего-то раскипятился, стал заячьим треухом размахивать. Тогда Ефим Матвеевич молча сгреб рукой шапку, подошел к срубу строящейся избы, поднял пару венцов и заложил ее между ними. Все захохотали. Недюжинная сила у деда была...
Семи лет Ваня пошел в школу. В ту пору она ремонтировалась, и первоклашки занимались вместе с второклассниками. Но, как говорят, нет худа без добра. Учительница Вера Петровна Лутцо решила поэкспериментировать: на те же вопросы просила ответить и тех, и других. Антонов то и дело вскидывал руку. Преподаватель нарадоваться не могла смышленым пареньком. Через некоторое время взяла и определила его сразу во второй.
Школа была аж за восемь километров! Половина из них — лесом. Своего рода экзамен на выносливость и смелость. Ветхая одежонка от трескучих морозов и свирепых ветров не спасала. И еще любой шорох в чаще заставлял вздрагивать. Волки и даже медведи там водились.
После уроков — работа по хозяйству. Истопить печь-лежанку, наносить из колодца воды, помочь в уходе за скотиной. Отделался — тогда за домашние задания. Очень любил читать. Пушкина, Лермонтова, Льва Толстого. Многое заучил наизусть. Не думал не гадал, что через годы сам станет стихи сочинять...
Как-то к ним прикатила агитбригада из Торопца. Ваня слушал-слушал, а, осмелев, напросился «помочь» им. И стал с чувством декламировать: «Что ты ржешь, мой конь ретивый...» В общем, земляки не жалели ладоней, хлопая ему. Юный артист был на седьмом небе от счастья.
После семилетки образованного подростка взяли секретарем роно в Торопец. Привел в порядок все бумаги, хорошо наладил делопроизводство.
Все бы так и шло, но однажды вечером отец, читая по привычке областную газету, увидел объявление о наборе в Ленинградский пожарный техникум.
— Неплохо бы туда, а, сынок? Правда, там с восемнадцати лет принимают, а тебе еще нет. Ну, ничего, езжай! Может, примут.
Шел 1938-й. Город на Неве встретил ветрами и мрачной погодой. Главное, что поразило деревенского юношу, — море народу.
Прочитав список экзаменов, Иван облегченно вздохнул: по основным предметам у него были хорошие оценки. А уж в физподготовке — вообще, никаких вопросов: 16-километровые пробежки на лыжах и пешком сказались.
Радовался, увы, рано. В самый последний момент приемная комиссия обратила внимание на «нестыковку» в возрасте.
— Приедете на следующий год, — заявили.
— С какими глазами я домой вернусь? — рассердился парень. — Засмеют ведь.
Стали вновь просматривать все его документы. Отметки приличные, характеристика из школы — тоже.
После долгих обсуждений приняли соломоново решение: оставить на правах условно обучающегося, пока не достигнет 18-ти. То есть фактически на полулегальном положении. Выдали курсантскую форму.
И не просчитались! По успеваемости Антонов был впереди всех «однокашников». Его фотографию даже поместили на Доску почета.
На втором курсе пробудилось в нем особое чувство, доселе неведомое. А «виной» всему первокурсница Тамара — смуглая кареглазая красавица. Так хотелось сказать ей самое прекрасное, изысканное. На помощь пришла легкокрылая поэзия. Свое состояние «переложил» на стихи. Настала пора объясниться в симпатиях, которые... оказались взаимными.
Счастье было не таким уж долгим. По окончании техникума Антонова послали в Москву, а Тамара еще продолжала учебу. Не знали они, что расстаются навсегда. Едва прибыл в столицу — началась война. Всеобщая мобилизация. На призывном пункте решалась и его судьба. Надеялся, на фронт отправят. Однако документы передали представителю Управления пожарной охраны города подполковнику Баранову, отбиравшему специалистов. Тотчас же воентехник был зачислен начальником караула 2-й части.
Боевое крещение получил в первый налет фашистской авиации, вечером 21 июля. Алые отсветы огня метались над Красной Пресней, на Хорошевском шоссе, Волхонке, у Белорусского вокзала.
Эпизод на Моховой улице врезался в память на всю жизнь. Зажигательные, а затем и фугасная бомбы попали в жилой дом. Он рухнул. Под пылавшими бревнами, в подвале, задыхались люди, успевшие укрыться там. Бойцы бросились в самое пекло, принялись сбивать пламя, чтобы вызволить жильцов из смертельного плена. Некоторых, полуживых, вытащили из-под развалов.
Сделали все настолько умело, что эта операция стала предметом детального изучения в остальных подразделениях. А молодого, двадцати одного года, «начкара» удостоили медали «За отвагу». Иван Леонтьевич бережно хранит фотографию, на которой запечатлен момент: Н. М. Шверник вручает ему эту награду. Кстати, она в то время имела и материальное значение: обладатель наделялся правом бесплатного проезда на всех видах городского транспорта, к тому же получал ежемесячно «довесок» к зарплате — пять рублей.
Опыт, обретенный на Моховой и в других местах, научил быстро и правильно оценивать ситуацию, безбоязненно покорять взбунтовавшуюся стихию. Иными словами, обрел веру в собственные силы. Тот самый психологический фактор, позволяющий иной раз шагнуть за грань невозможного. Эта убежденность станет на всю жизнь его внутренним стержнем в самых сложных моментах.
Именно тогда созрели четкие правила и требования к себе. Они позднее отлились в стихах, так и озаглавленных — «Самому себе»:
Будь тверд без черствости,
Приветлив без лукавства,
Стань выше зависти,
Довольствуясь судьбой.
От счастья не беги
И не сочти бедой
Внезапность трудностей
И строгости начальства.
Дань строгой власти отдавая,
Знай же, когда хвалить,
Когда бранить,
И, справедливость проявляя,
Умей же за заслуги наградить!
Всегда, везде с оружием своим:
Уменьем, знаньем, опытом большим
Иди вперед,
Снимая сложные препятствия долой.
Придешь к победе сам
С улыбкою и светлой головой.
Именно таким — в меру улыбчивым и «светлоголовым» (конечно, не седины его, а ум имею в виду), обладающим многими указанными выше свойствами, знали Ивана Леонтьевича в столичном гарнизоне. Впрочем, что-то мы вперед чересчур ускакали...
...12 марта 1946 года занимает особую строку в его биографии.
Около девяти утра на автозаводе имени Сталина загорелось в подвале механосборочного корпуса. Объектовая команда первая схватилась с огнем. Но сил недоставало, запросили помощь.
На место приехал начальник Управления Троицкий. Удивительный человек! Но — о нем чуть позже.
Иван Нилович оценил обстановку как очень сложную. В помещении хранились металлические заготовки и готовые изделия, смазанные тавотом и маслом. Деревянные перегородки и стеллажи охвачены пламенем. Оно вот-вот ворвется в сам цех, площадь которого — больше трехсот метров. Температура в подвале достигла тысячи градусов...
Антонов руководил тогда штабом пожаротушения. Ценой огромных усилий огонь уняли. Правда, радости не было: обвалившейся крышей и бетонными перекрытиями смяло насмерть семерых пожарных. Некоторые другие получили различные ожоги.
Из тяжкого происшествия следовало извлечь самые серьезные выводы. Правительство приняло постановление об усилении пожарной охраны в Москве. Это значило — комплектование кадров производить за счет солдат срочной службы. Однако тот казавшийся важным документ вышел... спустя два десятка лет после трагедии на крупнейшем автозаводе. А поступление денежных средств началось еще через год, когда уже полным ходом велось строительство депо, казарм для новобранцев, приобреталась техника, в том числе автолестницы, оборудовалась автоматизированная система диспетчерской связи.
Занимаясь боевой работой, Антонов своими глазами видел страдания людей. Знал, конечно, и истоки этих страданий: халатное отношение к огню. Скажем, на том самом «сталинском» предприятии причиной бедствия стало «невинное» курение в подсобке склада. «Вывод — на поверхности, — думал офицер. — Надо ужесточить спрос с разгильдяев, не давать им спуску. К таким — никакого сочувствия».
...Получив назначение заместителем начальника «по строевой» в той же ВПЧ, Иван Леонтьевич решил добиться высочайшей слаженности в действиях подчиненных. Однажды, чтобы «посмотреть» все караулы и показать, как надо нести службу, отдежурил несколько суток подряд.
— Ты же истязаешь себя. Так нельзя, — укоризненно заметил командир.
Но он продолжал свое: выявлял слабые места, устраивал учебные тревоги. В конце концов, сумел довести боевую вахту до автоматизма, и 2-я часть стала «отвечать своему названию», заняв по показателям второе место в гарнизоне.
Секретами успеха молодого энергичного офицера заинтересовалось руководство Управления. В один из дней к нему наведались «замнач» отдела службы пожаротушения УПО Лапин и дежурный по городу Новиков. Попросили «поделиться положительным опытом». Антонов к внезапному визиту оказался готов, ничего не таил, все как на духу рассказал. Даже — о собственном изобретении: по забору воды на выездах в особо сложных ситуациях.
Видать, нежданные гости доложили обо всем Троицкому. Через некоторое время последовало повышение: стал Иван Леонтьевич во главе отделения подготовки в известном здании на Кропоткинской улице, а затем заместителем начальника УПО и «совмещенно» — начальником отдела по охране спецобъектов Москвы. Вот где пошли на пользу его завидные качества, и в первую очередь, требовательность к административным лицам, подкрепленная исключительной интеллигентностью и дипломатичностью.
Со многими знаменитостями довелось ему «сходиться» по долгу службы. С особой почтительностью отзывается о С.П. Королеве.
— Произошло так, — говорит Иван Леонтьевич. — На одном оборонном объекте мною были обнаружены явные упущения по нашей «части». Можно бы и обойтись без подключения Сергея Павловича, но его помощник решил соблюсти правило: ничего без «главного».
— В чем же мы оплошали? — Генеральный конструктор космических аппаратов, улыбаясь, крепко пожал руку Антонову и жестом предложил присесть.
Внимательно выслушав веские доводы, одобрительно кивнул, распорядился немедленно приступить к устранению недостатков. А потом попросил разрешения «изучить внутренности» отсеков пожарной машины.
— О, да здесь немало любопытного! — воскликнул, обведя взором технические агрегаты. — Неплохо сделано. Прошу вас, если будет необходимость, заглядывайте, не стесняйтесь. Работа у вас важная, спасибо вам за заботу о государственных ценностях и нас самих.
Под впечатлением той встречи Ивану Леонтьевичу легче было идти на сближение с другими «высокими» людьми.
— Готовилось к сдаче одно из зданий ЦК партии, — продолжает он. — Чрезвычайной важности объект, и мы не могли допустить его к эксплуатации с серьезными дефектами по противопожарной линии. Однако строители от совершенно справедливых замечаний отмахнулись. Пришлось обращаться к большому административно-хозяйственному чину — фамилию называть воздержусь. Он выслушал, поморщился и стал в позу...
Но Антонов настаивал на своем, подчеркивая необходимость выполнения дополнительных мер. Тогда в голосе послышались нотки угрозы:
— А что, начальник ГУВД разве согласен с вашими аргументами?
— За пожарную безопасность отвечает руководство УПО. Случится несчастье — мы с вами будем нести ответственность. Чтобы этого не произошло, прошу устранить недостатки по всему перечню.
Беседа завершилась пусть не дружелюбно, однако и без явной обиды. Впоследствии Иван Леонтьевич понял, что тот хозяйственник не таит на него зла. Немало еще было подобных бесед, когда Антонову требовалось проявить нисколько не меньше мужества, чем на самом опасном пожаре. Стоило сорваться, нервы бы не выдержали — и все насмарку. Ни вопрос не решить, ни он не получил бы душевного удовлетворения. Со всеми обращался на языке закона, не заботясь о том, что «не так поймут», и умел отвечать на любые наскоки.
— Я никогда не боялся потерять «кресло», хотя и это вполне могло иметь место, — отметил генерал. — Что стоило тому или иному высокопоставленному лицу набрать по «вертушке» министру внутренних дел? Этого оказалось бы достаточно, чтоб я мигом попал в число «не соответствующих занимаемой должности». Кстати же, был такой звонок одного «кремлевца»...
«Шеф» МВД Щелоков насторожился, услышав по телефону следующее:
— Хочу пожаловаться... Подполковник Антонов тут у меня находится. Вы не поняли — не понизить его в звании прошу, а повысить. Нет-нет, другого, его подчиненного, заместитель начальника УПО говорит, что человек заслуживает...
Речь шла о сотруднике, который «засиделся» в одном звании: мешал «потолок».
— Буквально через неделю звание присвоили, — добавил Иван Леонтьевич. — Но большой «кадровик» из Министерства предупредил, чтобы впредь я через их голову не прыгал. А я ведь просто рассказал, что и почему. Вот и все.
Кстати, сановный человек, звонивший министру, помог укрепить кадры подразделения на одном спецобъекте. Суть заключалась в том, что текучесть личного состава была очень велика: не успеют научить работника — он уходит на повышение.
Руководитель тот спрашивает Ивана Леонтьевича:
— Не могу понять — почему вы меняете людей?
— Потому, что они «перебегают» в ваше ведомство. В «комитетскую» охрану.
— Почему?
— Там получают намного больше.
— Я свяжусь со Щелоковым, в виде исключения зарплату уравняем. И все поставим на свои места.
Проводил Антонова с доброй улыбкой. И с тех пор тому было предоставлено право многие вопросы решать самостоятельно, без нудных хождений по различным инстанциям. После он долго удивлялся «простым вещам». «Странное дело, — думал. — Сначала человек рвет и мечет, а стоит умело раскрыть суть проблемы, тотчас становится совершенно другим. Понимающим и доброжелательным».
Испытав на себе нелегкий труд преодоления «полосы высокомерия» со стороны чиновников столичных ведомств, Иван Леонтьевич с особым вниманием смотрел на своего непосредственного начальника — полковника Ивана Ниловича Троицкого. Смотрел и терялся в догадках: «Как же ему удается с 1941 года и по сей день решать наисложнейшие вопросы пожарной безопасности в таком огромном городе, каким является Москва?»
Сколько же надо выдержки, терпения, чтобы выслушать порой столь «некорректные» возражения, несогласия и даже протесты? И, сталкиваясь с подобным отношением, душой не очерствел, и прищур серых глаз остался таким же добрым.
А Троицкий тоже, видно, чувствовал, как не просто дается заместителю наука «дипломатии», поскольку серьезность лица и усталый вид красноречиво говорили сами за себя. И тогда приглашал его «откровенно потолковать». Иван Нилович втайне был доволен «замом»: выправкой, подтянутостью, тем, что, несмотря на полное душевное взаимопонимание, никогда не позволял себе держаться запанибрата, допускать фамильярности, строго соблюдал дистанцию, отведенную служебными полномочиями. Постепенно у Троицкого стало потребностью советоваться с Антоновым, в котором почувствовал человека достаточно образованного, с таким понятием, чтобы проверять на его суждениях правильность того или иного предпринимаемого шага. Нередко просил «посмотреть» проект составленного приказа или плана мероприятий. Но особенно любил отдавать «на прочтение» подготовленные выступление, доклад, зная: все неточности, шероховатости будут вычищены с блеском.
Однако «творческое» участие едва не внесло определенную нежелательную размолвку между остальными заместителями главы УПО, а на Ивана Леонтьевича стали поглядывать порой косо. Оба не учли одного: в любом коллективе, даже среди высокообразованных и чтимых людей, могут быть и завистники, и просто недоброжелатели. Первым уловил перемену настроений Антонов. Долго колебался: сказать ли Троицкому? Зайдя как-то к нему, увидел рукопись очередного доклада с пестревшими поправками, внесенными им самим. И тотчас ужалила мысль: «Вот откуда утечка информации. Любой сразу же заметит — чья рука».
Иван Нилович, отложив лист, по привычке пригладил седые волосы и, улыбнувшись, произнес:
— Тонко ты подметил наши недостатки. И себя «не забыл». А что-то сегодня грустный?
Иван Леонтьевич изложил суть своих переживаний.
— С чего ты взял? — удивился хозяин кабинета.
— Случайно реплику услышал. Будто с моей подачи вы критику на «замов» наводите.
Полковник встал с кресла:
— Да, допустил тактическую ошибку — извини меня. Впредь поступим иначе: все корректировки, мысли и предложения будешь излагать на отдельном листочке, а я сам перенесу на рукопись, чтобы машинистка видела, кто внес правку. А на коллег не обижайся. Ведь только тот завидует другому, кто сам не на многое способен. Прости их...
С тех пор Троицкий так и делал.
— Вот, смотрите, сколько «землянички» я собрал на вашем трудовом поле, — говаривал заместителям, показывая текст с поправками красными чернилами.
Не раз заставал его Иван Леонтьевич в глубокой задумчивости. На лице, которое избороздили глубокие морщины, легко читались тревога и озабоченность.
— Понимаешь, — сказал однажды, — мы больше всего сил и нервов тратим на борьбу не с пожарами, а с косностью всевозможных чиновников. Занимайся они профилактической работой как положено — загораний убавилось бы многократно. Вот сейчас возводится громадная гостиница «Россия». Советуем строителям: не применяйте легковоспламенимый пластик. А им — как об стенку горох.
Огромное бремя проблем лежало на этом человеке, являвшем собой целую эпоху в жизни московской службы «01». В шестидесятых столица возводилась большими темпами, численность населения возрастала. А огнегасительная техника отставала. Тем не менее Троицкий видел перспективы развития, пути сокращения числа пожаров. И свое видение хотел перенести в форму реально выраженных структур и образов. Раньше долго вынашивал, к примеру, идею образования специальной выставки, где бы в виде макетов и схем представить всю систему пожаротушения на всеобщее обозрение. Отразить богатую историю службы, ее современность, роль в народном хозяйстве, профилактике огненных бед, самоотверженный труд людей в боевках, работу добровольчества.
Создание центра начали, чему «Нилович» был несказанно рад. Однако, оставаясь в гуще дел, он словно невзначай поговаривал:
— Кому-то придется принимать эстафету. Должен быть человек надежный, с солидным опытом, который не дрогнул и в минуты опасности, и перед окриком высокопоставленных особ.
Ясно, кого именно имел в виду...
Знал Иван Леонтьевич, что у начальника, целиком погруженного в служебные заботы, почти не оставалось времени на собственную семью. Все вопросы по дому, воспитание двух детей лежали на плечах его супруги Зинаиды Николаевны. Кстати, один из сыновей достиг больших высот: дослужился до генеральского звания, стал обладателем ученой степени.
Уйдя в отставку после 27 лет пребывания на посту главы городской пожарной охраны (единственный такой случай за всю ее историю!), Иван Нилович прожил недолго, однако память о себе оставил самую светлую и на многие времена.
И в ноябре того же 1968-го эстафету принял полковник Антонов, в аттестации на которого предшественник написал: «Исключительно честный и порядочный сотрудник».
Уже на первых порах он «возродил» свой метод, обкатанный еще во 2-й части, но в усовершенствованном виде и другом масштабе. Тогда и родились стихотворные строки:
Руководитель — не жрец, курящий фимиам,
И шепчущий в ночной тиши молитву.
Руководитель — есть трубач,
На бой с огнем зовущий, в битву,
И прежде всех идущий в битву сам.
Он выработал для себя особый способ проверки знаний, которыми должен владеть каждый профессионал. На служебных зачетах не требовал механической зубрежки положений инструкций. Просил подчиненного открыть в нормативном документе тот раздел, на основании которого тот может и должен действовать в критической ситуации. Если человек делал это, значит, он не верхогляд и не профан.
Будучи истинным интеллигентом, Антонов не «зарывался» в одних должностных проблемах. Всегда держался в курсе новинок литературы, культуры, искусства. Не проходило месяца, чтобы с женой не побывал в театре, не посетил оперу, не посмотрел новый кинофильм, не послушал музыку, не прочитал только вышедшую книгу или же произведение классика... Вот почему, общаясь с людьми, входя в любое учреждение, чувствовал себя как рыба в воде: легко, свободно и раскованно. Интеллект открывал ему все двери. И еще у него удивительное умение доброжелательно и уважительно слушать собеседника. Не было случая, чтобы кому-либо дал понять о своем превосходстве. Этой «поблажки» никогда себе не позволял. Встречаться с людьми приходилось на самых различных уровнях, и хорошо усвоил — чем мельче сошка в административном аппарате, тем больше о себе мнит и стремится глубже «копнуть».
Антонов был единственный, кому в системе ГУВД Москвы присвоили воинское звание генерал-майора. Причем по праву: он фактически командовал армейской дивизией, скомплектованной из воинов-«срочников» и офицерского корпуса.
Между тем жизнь Управления была насыщенной важными событиями. Оптимизировалась структура. Хотя и не все шло гладко. Кое-какие вопросы вязли на «иерархической лестнице»: вначале согласовывались у руководства милицейского главка и лишь затем передавались для исполнения в УПО. В результате случались размолвки...
Очередной сыр-бор разгорелся из-за здания, где размещалась одна из пожарных частей, вблизи станции метро «Новослободская». Н. А. Щелоков дал указание начальнику ГУВД А. П. Козлову передать его под музей министерства внутренних дел Союза. Последний механически переадресовал требование Антонову, который понять не мог: куда же ВПЧ девать, ведь другого специально оборудованного помещения в том микрорайоне не было. Таким образом, распоряжение пока оставалось всего лишь на словах, что вызвало у Щелокова недовольство. Он приехал на Петровку, 38 и выслушал, очевидно, нелестные отзывы об Иване Леонтьевиче.
Вызванный на «ковер», тот держался, как обычно, внешне спокойно. Главную роль в беседе взял на себя министр, полагая, что только он может поставить на место «строптивого» генерала.
— Почему игнорируете распоряжение? — сдержанно, но зло спросил он. — Сколько времени нужно, чтобы вы освободили помещение?
— Разрешите изложить свою точку зрения? — раскрыл Антонов документы. — Вот карта района, где располагается наша часть. Единственная на всю округу, на территории которой — целый ряд важных объектов. Если мы закроем ВПЧ, останемся в трудном положении. Я считаю, что идея создания музея в том здании имеет под собой основания, но делать это надо не в ущерб противопожарной безопасности. По моему мнению, вначале нужно построить новое караульное помещение, а уж затем освободить место под музей.
Щелоков бросил недовольно-укоризненный взгляд на Козлова и подытожил:
— Логично. На том и порешим.
В крепком рукопожатии министра Иван Леонтьевич ощутил не только и, пожалуй, не столько поддержку, сколько оценку его смелости и достоинства. Обычно ведь в подобных случаях звучало безропотное: есть, слушаюсь, так точно!
Однако эти минутные огорчения были ничто в сравнении с боевыми задачами, становившимися раз от раза все сложнее. Чего стоил один лишь пожар в гостинице «Россия»! По пути на него Иван Леонтьевич по радиостанции отдал несколько первоочередных приказов. Потом поднял по тревоге весь личный состав гарнизона, задействовал резервную технику. На месте он управлял всеми силами и средствами. Заместители возглавили самые важные боевые участки тушения.
Зрелище было не из приятных: огромный гигант-корпус блестел тысячами оконных стекол, и в них то там, то здесь высвечивались языки зловещего огня. Сложнейшая обстановка продолжала оставаться на пятом этаже. К гостинице прикатывали большие люди. Вот Иван Леонтьевич заметил первого секретаря горкома партии, председателя горисполкома... Они, к счастью, не вмешивались.
Позже Иван Леонтьевич удрученно думал: тысячу раз прав был Троицкий, ругая строителей, гнавшихся за внешним эффектом. Жаль, не прислушались к пожарным профилактикам, вот и пожинай теперь горькие плоды.
Хотя после «шумного» происшествия в «России» отдельные «отцы» города уже не отвергали с первого слова доводы должностных лиц УПО, все же решительного перелома в сознании не произошло. Немного спустя были выявлены грубейшие нарушения на нефтеперерабатывающем заводе. Вместо того чтобы немедленно приступить к их устранению, вопрос вынесли на рассмотрение бюро МГК КПСС. На заседании преподнесли так, что претензии эти чересчур завышены. Потребовали объяснения-отчета Антонова. И в который раз, благодаря самообладанию, он смог убедить всех в абсолютной справедливости «оценок». Стрелка истины качнулась в его сторону. Признал себя неправым и директор завода.
Не менее острый конфликт возник при возведении корпуса редакции газеты «Известия». Множественные предписания госпожнадзора о несоблюдении правил пожарной безопасности были гласом вопиющего в пустыне. И тогда вновь вмешался первый секретарь МГК. Все точки над i расставили на совместном совещании, проведенном прямо в строившемся здании.
Поражало Ивана Леонтьевича одно: ни одного руководителя, на его памяти, не наказали за явное пренебрежение противопожарными нормами. Но он — человек чести и мудрости, стойко переносил все невзгоды и ни на кого не жаловался. Лишь по долгу службы в официальных сводках указывал причину того или иного происшествия. И тем не менее, тень подозрительности подчас создавала ситуации, в которых он оказывался едва ли не «крайним».
Вспыхнул пожар в жилом здании на Кутузовском проспекте — напротив дома, где жили семьи Брежнева и Щелокова. После его ликвидации работники УПО обнаружили на чердаке притон, устроенный бродягами. Старую мебель, составлявшую «уют» ночлежникам, засняли на фотопленку. О случившемся проинформировали дежурную часть главка. Министр внутренних дел тотчас потребовал объяснений. Сотрудники службы «02», уже имея те фотографии, доложили все реалии.
На другое утро между Щелоковым и начальником ГУВД состоялся нелицеприятный разговор, после которого последовал упрек Антонову якобы за слишком подробный доклад «наверх», что «наносило городскому ведомству некоторый урон». А потом разобрались: нашелся офицер, честно признавшийся о своем докладе министру. Сколько же подобных перипетий пришлось пережить еще Ивану Леонтьевичу... Однако он не «гнулся и не ломался», как ни в чем не бывало, честно, спокойно и уравновешенно продолжал работать.
Однажды в восьмидесятых мне самому пришлось повидать его в деле. На Волоколамском шоссе, в институте пищевой промышленности загорелось ночью. Начальник Ленинградского РУВД Н. С. Еременко, ныне генерал-майор в отставке, приказал выехать вместе с ним туда.
Свистел сильный порывистый ветер, раздувавший огонь. Зарево будто касалось самого неба, его всполохи, летевшие искры виднелись издалека. Полыхала верхняя часть корпуса. После расстановки нарядов милиции в какое-то мгновение обратил внимание на далеко не молодого уже мужчину, стоявшего у штабного столика. Облаченный в брезентовый плащ с высоким башлыком, накинутым на голову, он ровным негромким голосом и в то же время внятно и четко выдавал команды, тут же исполнявшиеся. Выглядел он величаво. Порой решительно, крупными шагами направлялся к бойцам, и тогда из-под плаща показывались его мокрые резиновые сапоги. Но главное — лицо! Такое выражение обычно бывает у дирижера, управляющего слаженным оркестром.
Более семнадцати лет Иван Леонтьевич Антонов умело вел корабль под названием «Управление пожарной охраны Москвы», постоянно маневрируя между огненными рифами и скрытыми айсбергами под килем. С капитанского мостика сошел, имея на груди четыре ордена и семнадцать медалей, будучи обладателем звания лауреата премии Совета Министров СССР. В блеске этих наград — немалая доля заслуг его верного спутника жизни — Марии Ивановны. Она многое сделала и для воспитания их сына Владимира, который унаследовал все лучшее от родителей и служит ныне в системе МВД, в звании полковника.
В трудовой книжке И. Л. Антонова значится цифра 47 — столько лет составляет его стаж. В промежутке том — и учеба в пединституте, давшая ему вторую профессию. Вот откуда черпал знания педагогики!
Находясь в отставке, возглавил совет ветеранов УГПС столицы. В общественной организации насчитывается 22 «первички», свыше полутора тысяч его боевых соратников. Действуя согласованно с руководством Управления, они щедро делятся богатым опытом с молодым поколением этой легендарной службы, прославившейся в битвах с огненной стихией.
Все права на текст реферата принадлежат автору. Копирование, распространение, использование и иные действия, за исключением ознакомления на данной странице сайта ptm01.ru запрещены.
Разрешено: копировать ссылку (url) на данную страницу и направлять скопированную ссылку неограниченному кругу лиц.
В случае сомнений, руководствуйтесь правилом: всё, что не разрешено - запрещено
